«Человек свободен настолько, насколько себе позволяет»

В середине апреля был объявлен новый набор в Школу документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. Поговорить о школе, об учениках и пути документалиста после школы с создателем авторской программы обучения, режиссером, сценаристом и продюсером Мариной Разбежкиной решила пресс-секретарь Гильдии Анна Жук.

М.Р.: Да. Меня каждый раз удивляет то количество людей, которое к нам приходит. Я не очень понимаю этого тотального интереса к документальному кино. Я, конечно, могу, оправдать его тем, что реальность настолько перестала быть заметна в нашем фальшивом мире идеологий, что люди начинают к ней тянуться. Но при этом я чувствую, что ответ лежит где-то другом месте – и у меня на самом деле его нет. Я приехала в Нью-Йорк, и снова вижу вокруг себя много людей, которые хотели бы понять, что такое реальность и как с ней работать – как ее снимать, как о ней писать.  Я не знаю, что это за бум такой. А это – действительно бум.  И всем совершенно ясно, что такое количество режиссеров никому не нужно. Я вспоминаю старые советские размышления из разряда: «а кто будет землю пахать». Но очевидно, что те люди, которые хотят стать режиссерами, не будут пахать землю – это для них не альтернатива. Они пытаются понять, смогут ли они разговаривать с миром с помощью камеры или найти, открыть для себя другой язык.

В нашей школе очень короткий срок обучения – год и два месяца. Можно себе позволить провести это время за каким-то интересным занятием. Даже если ты не станешь режиссером, ты можешь  познакомиться с  людьми, которые тебе будут интересны. С ребятами, с которыми ты найдешь общий язык. У нас есть мастер-классы, на которые приходят режиссеры, операторы, драматурги. Провести  год с небольшим в хорошей компании — это тоже повод для поступления к нам. Потому что хорошая компания на сегодняшний день – большая редкость. И особенно в Москве.  Это огромный город, состоящий из множества монастырских келий. И те, кто в эти кельи попал – рядом, по-соседству, те и общаются друг с другом. А тот, кто не попал – нет. Другая ситуация в маленьких городках – да и не только маленьких, но и тех, что поменьше Москвы. Я сама выросла в  Казани и хорошо понимаю,   как общаются люди в условной провинции.  Там люди  живут на расстоянии вытянутой руки, ты ощущаешь их телесно, самых разных, приятных и отвратительных, умных и идиотов, ты понимаешь что-то про жизнь вне твоего привычного круга, ты начинаешь ее чувствовать, пока не зная, зачем она тебе. Поэтому не москвичам у нас учиться легче. Они уже готовы к пониманию чужой жизни, остается лишь подтолкнуть. В москвичах же меня совершенно ошарашивает непонимание и незнание жизни,  даже ближней, соседской, которая рядом! 

М.Р.: Есть у меня один студент, и я на него долго злилась, потому что у него есть одно странное качество – не для режиссера. Он боится людей. 

М.Р.: Страх перед своим героем... Если ты боишься людей, то они повернутся к тебе своей худшей стороной, и ты  не сможешь их разглядеть. Ты сразу вступаешь с ними в конфликт. И тогда ты забиваешься еще глубже в свою ракушку и через  щелочку  видишь каких-то очень страшных людей, они волосатые-грудастые и очень не симпатичные… и несут тебе зло. И это тот страх, который необходимо преодолеть, если ты идешь к нам учиться. Мы  открыты реальности. Я до сих пор испытываю восхищение от реальности,  любой, совсем не обязательно правильной, красивой и благообразной. Это очень круто, что она такая разная. Как будто ты каждый раз отправляешься открывать Америку. Любая  судьба, любая история – это еще неоткрытая Земля.  И если ребята почувствуют , как это здорово общаться с другими людьми, пытаться их понять, наладить диалог – то это путь в режиссуру. Если нет – то им не к нам.

М.Р.: У нас есть тест. Мы используем его уже несколько лет на вступительных экзаменах. О нем уже все слышали,  абитуриенты говорят: а я знаю, о чем вы сейчас будете спрашивать! Но все равно попадаются, потому что придумать здесь ничего не получается. Мы просим человека рассказать о своей драме. Той, что случилась  во взрослом возрасте.

Мы не просим называть имена, фамилии, явки и так далее, не спрашиваем о чувствах. Мы просим рассказать о том пространстве, в котором оказался в этот момент человек,   о  деталях, и, главное, о действиях. Режиссер – это человек, который переживает свои драмы, как и все.  Но  одновременно он смотрит на себя со стороны, наблюдает за собой как за героем своего будущего фильма и все запоминает. Например, « От меня уходит Ваня» – рыдает Маша,  потому что очень его любит и думала, что всю жизнь вместе с Ваней проживет. Но при этом она запоминает почему-то, что на Ване стремные ботинки, и он мнет в руках какую-то бумажку и т. д. Все это остается в памяти потенциального режиссера, и он теперь знает как рассказать про стресс и про расставание. Свойство художника наблюдать за собой со стороны.

М.Р.: Иногда абитуриенты говорят: «Я ничего не помню, у меня был стресс такой невероятный, я стараюсь это избыть». Тогда мы пытаемся ему помочь. Даем возможность вытащить из памяти вроде бы давно забытое. К нам пришел как-то на экзамены молодой парень. Как только мы попросили его рассказать о собственной драме,  он сразу начал плакать. И в обычной жизни трудно смотреть на плачущего мужчину. А тут мы как будто попадаем в сакральное пространство, где нас быть не должно. Поэтому  мы  съеживаемся и спрашиваем: «…это было вчера?» Нет! – оказывается, это было семь лет назад, и ясно,  что у парня плохо с психикой, все же у человека было время прийти в себя. И мы его не можем принять. Это чувствительность совсем другого рода. Вот такой у нас  способ понять: сможет человек учиться на режиссера или нет.  Но  сейчас мы придумаем  новые тесты. Этот стал слишком популярным.

М.Р.: Многие нас спрашивают, работаем ли мы в этот момент как психологи. Да не работаем мы как психологи! Нас не интересуют  глубинные переживания, которые будущий студент нам якобы должен предъявить. Не должен! Мы не хотим работать с его переживаниями. Мы хотим работать с его памятью и с его вниманием, пониманием пространства и реального мира, в котором эта драма происходила. Это совсем другое. И точно - не из области психологии.

М.Р.: Намеренно не хотели связываться ни с какими институциями. Ни с независимыми, ни  тем более с государственными. У нас программа абсолютно авторская. Мы не подражаем никому, не берем никакие другие программы.  Наши преподаватели – о ужас! – не пишут программы и не сдают на проверку никакому дяде и тете. И даже мне не сдают на проверку! Мы приглашаем  только тех преподавателей  и только тогда, когда  понимаем – они нам нужны именно сейчас. Они научат тому, чему не научу, допустим, я. Каждый год у нас появляются новые преподаватели, со своими персональными знаниями.  Потому что  после очередного курса я вдруг понимаю, что нам очень не хватает  сейчас «вот этого» . Что есть пробел, который  действующие преподаватели  заполнить не могут.  С некоторыми преподавателями нам приходится расставаться. Даже если, допустим, это специалист очень высокого класса. Но он немножко не наш. Он  слишком академичен. Его программа основана  на существующих учебниках. А у нас только авторские программы. Наши педагоги -  талантливые люди, которые  нравятся мне - это тоже очень важный критерий. Не думаю, что есть смысл работать с теми людьми, которые тебе не интересны. Даже если они мега-специалисты, но ты не можешь найти с ними общего языка.  Мы, как и студенты, подбираем себе  компанию, в которой нам хорошо.

Вот если бы мне нравились все студенты, это было бы вообще прекрасно.

М.Р.: Мне бывает неловко, когда они  пишут: «Вы нас не любите!» Всеобъемлющая материнская любовь — не мой дар. Но я точно знаю, что я полюблю завтра любого нелюбимого студента, если он снимет хорошее кино. Потому  что это усилие, которое он вдруг себе позволил,  дорогого стоит. Это напряжение... Наверное, мне не стоило об этом говорить, но я не могу любить студентов просто так. Мне отчаяние в них нужно. И я ненавижу тусовки.  Отдать часть своей жизни просто «на тусню» – это значит, быть себе невероятным врагом. Тут я бываю зла и враждебна.  У нас в Школе я -  самый злой полицейский, есть куда добрее преподаватели. 

М.Р.: Человек вообще свободен настолько, насколько он себе позволяет.  Это касается и режиссера.  Сегодня произошел прорыв технологий – когда есть маленькая камера, когда есть компьютер. И ты можешь сделать все сам – чему, собственно, мы и учим. У нас обе большие работы –  и курсовую и дипломную – режиссеры делают полностью сами. То есть, каждый сам себе режиссер на все сто процентов: он сам ищет героя, пишет сценарий, снимает. Все сам.   И на сегодняшний день никакое государство, даже тоталитарное, не может ему помешать взять в руки камеру и пойти снимать. Да, оно может не дать ему денег - и не даст. Значит, ему нужно понимать, что он будет зарабатывать деньги  чем-то другим, а не режиссурой.  К нам приходят, как правило, уже взрослые люди, со своими профессиями и эти профессии им и помогают зарабатывать деньги на кино.  Если выпускник не изменяет себе и в течение  трех-пяти  лет не работает на индустрию,  а снимает свое кино, то совершенно поразительным образом он «проявляется» в  кинематографическом пространстве . Он начинает получать призы, на которые можно жить. Не самым желаемым образом, не богато – но можно жить. А главное, он становится интересен другим хорошим кинематографистам. Моя выпускница Наташа Мещанинова сняла, на мой взгляд, блестящее игровое кино «Комбинат «Надежда».  Она пишет рассказы, которые опубликовал журнал «Сеанс». Она написала два сценария – один я читала, а второй, я верю, что он хороший.  Для Бори Хлебникова и для Леши Федорченко. А потом она будет снимать свое кино. Вот так на жизнь у нее деньги появляются. Важно, чтобы ты держался, не изменял себе. Не говорил: «ой, я пойду на телевидение!» – а там действительно, часто неплохо платят – «там заработаю и буду откладывать деньги для своего независимого фильма». Говорю всем: так не бывает! За время моего существования в кино я видела многих людей, которые ушли на тв и исчезли. Они стали частью большого государственного идеологического аппарата. И их нет. Те же, кто пережил сложный, период, тяжелый – четыре-пять лет самостоятельного и одинокого существования –будут готовы к независимому кино. Художники не способны объединяться, поддерживать друг друга. Я не верю ни в какие якобы объединяющий структуры. За рюмкой - да,  все остальное  в одиночку. И это тяжелое одиночество. Особенно после Школы.

М.Р.: Дело не только в моих ребятах – вообще никто никому не нужен. И я никому не нужна со своей Школой. Ты нужен  сам себе. Ты будешь работать, несмотря на это космическое равнодушие. И тогда вдруг в твоем космосе открывается  дыра. И в эту дыру ты выглядываешь, и видишь некоторое количество людей, которые хотят посмотреть твою картину. Потом их становится больше. И это будут люди, которые способны с тобой разговаривать, спорить, понимать. И это те самые люди, с которыми ты все равно остаешься одиноким. Ты сможешь с ними чуть-чуть отдохнуть за чашечкой чая и обсуждением фильма. Но вообще – это одинокая жизнь. И в это очень сложно поверить в двадцать-двадцать пять лет. Это тот возраст, когда хочется быть в компании друзей. И вдруг ты один. Не деньги  сложно достать. А пережить это тотальное одиночество. 

М.Р.: Конечно, мы стараемся как-то поддерживать ребят.  Любой выпускник может  принести мне свой проект или свою идею – и я буду ему помогать. Советом, или небольшими деньгами на постпродакшн.  Для некоторых  обучение, длящееся год и два месяца – это очень мало. Есть медленные люди, которые очень не быстро что-то понимают. Мы не выдаем диплом, если не закончена дипломная работа. И вдруг студент приходит через два года и приносит хорошее кино. Только сейчас он будто услышал то, что ему говорили  два года назад.  Раньше я была самоуверенна, думала, что знаю: «этот будет режиссером, а этот не будет».  А потом я несколько раз ошиблась и уже перестала работать такой бабкой-ведуньей. Потому что я не знаю, кто будет режиссером, а кто – не будет. Есть некоторые человеческие качества – не творческие! -  которые меня убеждают.  Есть люди упертые, которые работают, несмотря на то, что у них нет каких-то сверхспособностей. И они достигают гораздо большего, чем талантливые люди без характера. Характер важен, все остальное подтянется. А школа и дальше участвует в их жизни. Мы помогаем  с фестивалями, мы помогаем закончить фильм. Потому что Школа, так получается, это единственный союз, в котором они состоят.