Документалисты обсудили прокат неигрового кино

21 и 22 июня 2015 года в Москве в седьмой раз проходили мероприятия Moscow Business Square (MBS) - деловой площадки Московского международного кинофестиваля. В этом году главными темами программы MBS стали финансирование и дистрибуция независимых игровых и документальных кинопроектов.

Одна из основных дискуссий, посвященных неигровому кинематографу, развернулась в рамках круглого стола «Возможности для дистрибуции российского документального кино внутри страны. Роль российских фестивалей в продвижении фильмов». На нем в качестве основных спикеров выступили режиссер, президент фестиваля «Артдокфест» Виталий Манский, программный директор фестиваля «Послание к человеку» Сэм Клебанов, режиссер-документалист и продюсер Сергей Мирошниченко, кинокуратор Алексей Медведев, президент фестиваля «Флаэртиана» Павел Печенкин, создатель проекта и фестиваля «ДОКер» Ирина Шаталова. Ведущим круглого стола стал режиссер Сергей Качкин.

RGDoc.Ru представляет полную расшифровку мероприятия.


ВЕДУЩИЙ:
– Давайте попробуем начать. Я надеюсь, что люди к нам подтянутся, потому что они услышат, что здесь кто-то что-то говорит. А мы будем говорить, как мне кажется, на важную тему – как нам научиться привлекать людей в кинотеатры, и не только в кинотеатры. Все возможные способы, чтобы люди смотрели документальное кино.
И я не скрою, я был одним из инициаторов этого круглого стола, меня в гильдии об этом попросили, потому что я связан с «Moscow Business Square». И я сам как режиссер и документалист, безусловно, заинтересован в этом. Поэтому я постарался пригласить, как мне кажется, людей, которые понимают, как кино показывают, но в то же время у каждого из здесь присутствующих свой опыт.
Я хотел бы представить очень кратко с самого начала. Впереди Павел Анатольевич Печенкин – это режиссер, продюсер и генеральный директор «Пермкино». Но я хотел сказать – идейный вдохновитель фестиваля «Флаэртиана», на котором я вырос.
Дальше. Виталий Всеволодович Манский – режиссер, продюсер и, безусловно, идейный вдохновитель «Артдокфеста».
Сэм Клебанов. У Сэма Клебанова совершенно… Ну, не совершенно, а немножко другой бэкграунд, насколько я вчера почитал в Интернете. С кино вы не сразу были связаны, но потом…

КЛЕБАНОВ С.:
– Но связался примерно 20 лет назад.

ВЕДУЩИЙ:
– Значительный, конечно, период, просто немножко с другой стороны – не как режиссер. Режиссер был позже и продюсер. В первую очередь вы были…

КЛЕБАНОВ С.:
– Как и сейчас – дистрибьютор.

ВЕДУЩИЙ:
– Дистрибьютор, да, отлично.
Алексей Медведев. Насколько я понял, вы учились как раз режиссуре, но потом как-то с этим у вас не сложилось, и вы больше позволяли людям смотреть кино и переводить его. И вы занимаетесь «Кинообозрением».
И дальше у нас идет Ирина Шаталова. Ирина Шаталова – очень замечательный кинооператор. Но кроме того, что она снимает кино, она очень любит его и пытается его промоутировать всеми возможными способами. В частности, один проект, который, на мой взгляд, очень интересный, называется «ДОКер». Это совершенно сделано без каких-либо средств.
Давайте начнем с вас, вы в центре сидите. Ну и потом – вы дистрибьютор, действительно, а мы хотели поговорить в первую очередь о том, как кино показывать. И более того, мне очень важно, чтобы вы занялись сейчас… Вы сейчас программный директор?

КЛЕБАНОВ С.:
– Да, я кроме того, что дистрибьютор, я еще и программный директор фестиваля «Послание к человеку», сменив на этом посту почетном как раз Алексея, у которого гораздо больше опыта, потому что я только начинаю. Как сказал поэт: «Он так вошел, что стало ясно, кто эксклюзивный дистрибьютор». Вот это я.
На самом деле тема круглого стола: «Роль фестивалей в помощи российскому документальному кино в прокате». Это, конечно, маленькая часть одной большой темы «Как вообще помочь российскому документальному кино в прокате?», которая является частью темы «Как помочь российскому авторскому кино в прокате?», которая в свою очередь является частью еще большей темы «Как вообще помочь нормальному авторскому хорошему качественному кино в прокате?».
Все это очень сложно, особенно сейчас. Так как я занимаюсь прокатом так называемого артхаусного кино, и компания моя новая сейчас так и называется «Артхаус». Так вот, если брать внутри этого артхауса все возможные сегменты, то, наверное, российское документальное кино – это самый сложный сегмент, и историй успеха очень мало.
Вообще прокат документального кино в России – к сожалению, история очень сложная. Было несколько всего таких вот всплесков ярких, к одному из них я имел отношение. Это был фильм Жака Клюзо «Океаны», который собрал в прокате более миллиона долларов и стал вторым по сборам за всю историю России документальным фильмом в формате 2D. Первым был «Майкл Джексон», но Майкл Джексон умер, а океаны все еще здесь, поэтому как бы острота проблемы была не такая.
Я пытался прокатывать и российское документальное кино тоже. Музыкальный фильм у нас был про Юрия Шевчука, очень хорошо снят, он был снят именно как кино. То есть это не телевизионная картинка, которую решили вывести на большой экран, а это кино снималось для проката. И, конечно, с учетом популярности Юрия Шевчука мы рассчитывали на какой-то заметный результат, но фильм собрал порядка 50 тысяч долларов – что, в общем-то, для документального российского кино, может быть, и не так плохо, но по сравнению с тем, что, как мне кажется, такое кино должно собирать, это все были какие-то слезы.
И, наверное, действительно, как это работает с любым вообще авторским кино – помогать прокату должны фестивали. Но опять же, российские фестивали практически не помогают прокату российских фильмов, почему-то эта связка не работает. Даже когда фильм побеждает на «Кинотавре» (казалось бы, главный национальный кинофестиваль), а потом выходит в прокат – собирает там 8, 10, 12 тысяч долларов; или получает какой-то приз за лучшую режиссуру. Напомню, выходил «Волчок», собирал 8-10 тысяч долларов.
Понятно, что на фестивалях побеждает не самое зрительское кино. Когда совпадает этот момент – и зрительское кино, и фестивальная награда – это может помочь. Но на фестивалях побеждает, как правило, все-таки не самое такое очевидно зрительское кино. Казалось бы, фестивали как раз и должны протолкнуть, но – нет, пока не работает. Может быть, это связано как-то вообще с некоторым низким уровнем престижа российских фестивалей, с неким недоверием.
Как-то еще работают международные фестивали. Вы видели историю «Левиафана», который стал самым успешным фильмом Андрея Звягинцева. И, конечно, история успеха «Левиафана» началась в Каннах. Но сколько я езжу на фестивали, пока я на таких фестивалях, которые могут как-то помочь фильму в прокате, российского кино не видел. Поэтому, в общем-то, эта помощь ложится на плечи тех фестивалей, которые у нас есть: «Артдокфест», «Послание к человеку», документальная программа Московского фестиваля.

ВЕДУЩИЙ:
– Вот есть у Павла Анатольевича замечательный фестиваль «Флаэртиана».

КЛЕБАНОВ С.:
– Да, есть. Есть региональные интересные фестивали. Но, понимаете, даже московские фестивали толком не работают – вот в чем проблема. А эхо региональных фестивалей до Москвы практически не долетает. То есть если он может помочь, например, прокату как-то немного в Перми, то помогает.
Поэтому мне кажется, что эта роль может как-то измениться, если в принципе изменится роль фестивалей, если изменится их место в информационном пространстве, если эти фестивали станут каким-то важным событием для федеральных медиа. Но это гораздо более такой сложный и комплексный вопрос. Если будут говорить несколько раз в новостях Первого канала, что был показан замечательный фильм, и будут про это говорить, что он победил, будут делать какую-то новостную нормальную расширенную подачу – это уже будет иметь какой-то эффект. Потому что понятно, что по информационной мощи ничто не сравнится с федеральным телевидением. Понятно, есть новые медиа, есть социальные сети, мы этим активно пользуемся, в общем-то, нам это удается как прокатчикам. Наверное, это сейчас наша главная коммуникационная платформа.
Но опять же «Beat Film Festival» – пример того, как люди смогли за счет успешной работы в социальных сетях как-то создать такой популярный среди зрителей фестиваль. Но опять же, популярный среди зрителей фестиваль… Не знаю, может, я ошибаюсь, но я пока не видел фильмов, для которых «Beat Film Festival» стал бы успешным стартом. То есть он сам по себе успешен, он собирает ту публику, которая в Москве есть, но на этом все и заканчивается. Так же, как и тот же «Артдокфест» – очень успешная история. Не знаю, может быть, Виталий больше знает таких конкретных случаев и расскажет. Может, какие-то фильмы были, которые все-таки вышли за эти рамки и как-то потом что-то показали.
Тем более в Москве сейчас появился даже кинотеатр «Центр документального кино». Вот я сказал «документальное кино». Сейчас просто хотя бы румынские, корейские, французские и прочие артхаусные фильмы, которые мы выпускаем. А я скажу сколько денег. По деньгам сейчас такой нормальный артхаусный прокат фильма, победившего или получившего важный приз на значимых фестивалях (чтобы просто понимали, о каком масштабе потрясений идет сейчас речь) – это где-то сборы от 7 до 20-30 тысяч долларов. Представьте себе. А по количеству зрителей это где-то от 1,5 до 3-4 тысяч зрителей на всю страну.
Поэтому мы сейчас пытаемся разобраться, как сделать побольше всплеск в этой маленькой-маленькой луже, в которой мы все плещемся. Я встречаю знакомого, коллегу, товарища, польского дистрибьютора, я говорю: «Как дела?» Он говорит: «Да как-то так, год неудачный – выпустил три фильма, каждый собрал всего лишь по 20 тысяч зрителей». А мы с ним коллеги, выпускаем примерно одни и те же фильмы тоже, такая артхаусная компания. Я говорю: «Если бы у меня был хоть какой-нибудь фильм и собирал по 20 тысяч зрителей, я бы считал, что это супер вообще, история успеха».
В России нам нужно хотя бы сейчас понять, как сделать так, чтобы документальное кино хотя бы 2 тысячи зрителей собирало. А для этого нужно, если мы говорим про роль фестивалей, просто поднимать роль самих фестивалей. Но это, боюсь, сейчас уже задача, которую без какой-либо государственной воли решить сложно, потому что просто информационная политика – это стало сейчас такой вот важной государственной задачей. Если вы тратите в информационной подаче время на кинофестивали – вы отнимаете его у других важных вопросов. Это Украина, которой мы все живем, обличение Запада и так далее. Так что я боюсь, что эта ситуация к лучшему в ближайшее время не изменится.

ВЕДУЩИЙ:
– Мы сейчас вернемся, но я бы хотел с Виталием потом продолжить разговор в отношении финансирования фестивалей за счет госсредств. Передайте, пожалуйста, Павлу микрофон, потому что хотелось бы поговорить о документальном кино не только с возможности его проката и зарабатывания на этом, но еще и о другой стороне, не менее важной – образовательной. У Павла есть определенный опыт в этой области. Просто поделитесь и скажите, с чем вы сталкиваетесь, с какими проблемами и какие у вас есть успехи.

ПЕЧЕНКИН П. А.:
– Я являюсь генеральным директором «Пермкино». На самом деле для тех, кто помнит советскую власть, в каждом региональном центре была такая контора дистрибьюторская, которая распространяла фильмы на две, три, четыре, по-моему, максимально было около 5 тысяч киноустановок, допустим, в Башкирии. Это была на самом деле очень мощная организация, которая собирала большие деньги при советской власти. Потом все это рухнуло, естественно.
Я сам документалист, и фестиваль «Флаэртиана», которому исполняется нынче 20 лет, первый фестиваль мы провели как семинар такой в 1995 году. Десять лет назад я зашел в место, которое называлось «областной киновидеопрокат» с проектом «Пермская синематека». То есть открыли мы первую синематеку именно в этом здании, где было тогда два зала маленьких – 20 мест и 30 мест. Сейчас там шесть залов: самый большой – 62 места; маленький там такой же остался – 24 места. Итого у нас 280 мест.
Мне очень нравится фильм «Океаны», который прошел у нас с огромным успехом, и он долго у нас шел. Насколько были возможны права, мы продевали, насколько это возможно было, и он постоянно шел. Но так как маленькие залы… Понимаете, иной раз у нас бывает – больше 100 фильмов в месяц мы показываем в этих шести залах.
То есть эта парадигма – производство дорогого кино, прокат дорогого кино и получение денег со зрителей за дорогое кино с дорогими билетами – она у нас не работает абсолютно. Мы показываем большое количество фильмов, но как я понял за время своей работы: самое главное звено между производителями документального кино и зрителем – это человек, который знает кино, и знает, как о нем рассказывать, знает, как его показывать.
У нас в кинотеатре (под брендом «Флаэртиана», конечно, потому что главное событие «Флаэртиана», самое дорогое, такое яркое событие) где-то около 50 тысяч зрителей – как на бесплатных сеансах, так и платных сеансах, но с небольшими, конечно, деньгами. То есть билеты недорогие, в основном это школьники, это студенты. Это такие клубные мероприятия, где ведущий клуба объясняет, что за кино они пришли смотреть.
Но чаще всего в 90% людей приходят смотреть не кино (хотя вывеска по-прежнему такая: «Пойдем, кино посмотрим), а приходят смотреть и обсуждать – при этом знают, что мы эту методику внедрили уже, и давно достаточно – учителя школ и преподаватели университетов. И мы постоянно работаем с огромным количеством школ, у нас уже есть такой штат. Необязательно внештатные сотрудники, это просто люди, которые разрабатывают программы, приходят в школы и говорят с учителями. Уже не надо долго говорить, не надо долго объяснять, все уже понимают.
Примитивные примеры привожу. В 7-Б классе пришла девочка из другой школы, ее начали гнобить там – фильм «Чучело». Но на самом деле есть гораздо более серьезные примеры. Допустим, мы работаем с управлением исполнения наказаний: малолетние преступники, которые осуждены, но не сидят по причине своего малолетства. За ними закреплены какие-то полицейские надзирательные органы. В основном ребята такие сильные, но не очень знают кино.
Мы нашли на самом деле нормальных умных людей, которые знают эту систему, и они согласились провести такой пилотный проект. В результате этого пилотного проекта мы получили очень забавное письмо (оно мне очень дорого, но понятно, что это немножко такая фигура речи), в котором было написано: «В результате нашего эксперимента, нашего совместного проекта из 40 наших подопечных, в группе из 40 человек рецидив уменьшился на 50%». То есть люди что-то поняли в жизни и перестали хулиганить.
Но есть и другие примеры. Допустим, в детском доме, в котором был настоящий полковник директором, у него было все в порядке, но из детского дома выходили девушки на панель, а ребята – процентов 40% – уходили в бандиты. Пришли педагоги и начали думать, как изменить эту систему. И в конечном итоге… Главная проблема в детских домах… Я, к сожалению, эту историю должен рассказать полностью, потому что она будет непонятная, но это очень важная история.
Главная проблема в детских домах – это социальные сироты, то есть это дети, которые при живых родителях, и у половины это большая заноза. И мы совместно попытались сделать такой проект. Директриса сказала: «Давайте мы попробуем их отвезти, – причем это все делать нужно ненасильственно, естественно, не просто так взяли, – в детский дом, где дети, больные ДЦП, лежат. Надо, чтобы они сами поехали и как-то с ними поговорили, порисовали с ними вместе, пообщались».
В результате мы сделали следующее. Мы сказали: «Ребята, кто хочет смотреть кино, пойдемте. У нас будет четыре таких вечера про кино. Посмотрим, обсуждение кино». 12 человек пришло. Смотрели такие фильмы, допустим, как «О любви» Тофика Шахвердиева, еще какие-то, я не помню сейчас. Ну, Тофика Шахвердиева точно смотрели. Десять ребят поехали в этот детский дом, четверо зашли в палату, где лежат очень больные дети. И когда они вернулись, по дороге с ними мы пытались общаться. Ну, ребята такие резкие: «Что вы там говорите? У нас просто крышу сорвало – и все!» Четверо из них совершенно точно поменяли отношение к себе, к детскому дому, к задачам, целям, установкам своим жизненным, мотивации и так далее.
И много еще примеров, которые говорят о том, что это уникальная работа. Но опять же повторяю, что здесь нет одного звена – тех людей, которые бы показывали кино, которые бы объясняли зрителям это кино. Потому что мы все представляем себя как потенциальных зрителей. Нет плохих фильмов на самом деле (профессионально сделанных, естественно), но нет площадки, где зритель и кино встречаются.
Создание такого пула новой профессии – медиа-педагогов, которые бы использовали кино для некой социальной, гуманитарной деятельности – в Перми это уже самая главная задача, которую мы ставим перед кино. Понятно, что мы показываем не только документальное кино. Для детского сада – естественно, анимация; для более взрослой образованной аудитории – артхаус тот же самый, и так далее.

ВЕДУЩИЙ:
– Кратко расскажите в отношении вашего фестиваля и этой программы. И потом мы перейдем к Виталию, к его опыту с фестивалем «Артдокфест». Вы скажите, нужна ли вам поддержка или федеральной, или местной власти пермской?

ПЕЧЕНКИН П. А.:
– Финансовая поддержка не нужна, но нужно понимание, нужно обучение людей этим методикам – медиа-образовательным методикам. Это очень важно. Я был во многих городах и рассказывал об этом. И постоянно к нам… Фестиваль превращается: с одной стороны – фестиваль; с другой стороны – приезжают два десятка людей из других городов, они делают свои маршруты по фестивалю, смотрят то кино, которое они потом будут показывать. Вот с такими целями. Это уже другие люди совсем.

ВЕДУЩИЙ:
– Аудитория растет (совсем коротко) у самого фестиваля?

ПЕЧЕНКИН П. А.:
– Безусловно, конечно. Сейчас во время фестиваля у нас аудитория около 10 тысяч человек, в течение года – около 50 тысяч, включая «Флаэртиану», которая в Москве проходит.

ВЕДУЩИЙ:
– Хорошо, спасибо. Виталий Всеволодович, к сожалению, мы все знаем историю с вашим фестивалем, когда отказались его финансировать. С одной стороны, это плохо. С другой стороны, это хорошо. Ну, как хорошо? В том смысле, что вы смогли найти способ, чтобы его провести. И насколько это было плохо для вас или хорошо? Был ли это позитивный… Ну, я не знаю, не позитивный, но который, по крайней мере, вас заставил задуматься, что, допустим, может быть, отказаться от государственной поддержки и найти другой способ? И вообще возможно это – проводить такого уровня фестиваль без государственной поддержки?

МАНСКИЙ В. В.:
– Я думаю, что в фестивальном движении и в зрительском интересе к документальному кино должна быть мотивация. Фестиваль должен понимать, зачем он это делает; и зритель должен понимать, зачем он идет смотреть документальное кино. Когда есть взаимное понимание этих мотиваций и когда происходит совпадение мотиваций фестиваля и аудитории, происходит то, ради чего это все должно делаться: происходят полные залы, происходят какие-то старты для дальнейшей небольшой, но все же самостоятельной жизни документальной картины в ограниченном российском прокате, и даже какие-то последующие телевизионные показы и так далее.
Если говорить о наличии или отсутствии государственного финансирования, то здесь наблюдается такая странная, но очевидная закономерность: там, где есть государственное финансирование, как правило (я говорю не на сто процентов, но как правило), нет мотивации ни у зрителя, ни у организаторов, кроме собственно отработки того самого государственного гранта. То есть фестиваль грант отрабатывает – иногда достаточно ответственно, иногда безответственно (это уже вопрос дело совести). Иногда и фильмы есть, и площадки есть, но тем не менее в этом присутствует определенный элемент формальности. И на эту формальность очень четко реагирует зритель: он чувствует ее, он реагирует своим отсутствием. Мы знаем довольно неплохие, казалось бы, и по программам, и по каким-то очевидным атрибутам фестивали, на которых нет зрителя. Вот все есть, а зрителя нет.
Что касается нашей ситуации с финансированием. Да, действительно, это был такой удар ниже пояса, когда фестиваль, получивший как раз в 2013 году в профессиональном рейтинге первое место среди всех российских фестивалей, вообще всех, включая «Кинотавр» (мы даже «Кинотавр» обошли на какую-то там десятую или сотую в среднем балле), и который по всем очевидным составляющим является крупной культурной институцией, когда мы получили окончательное заявление об отсутствии финансирования (это было, по-моему, в июле месяце, то есть за шесть месяцев до фестиваля), было непросто.
Но все же я довольно-таки активный и действующий продюсер, были какие-то запасы внутренние. Потом мы объявили краудфандинг, который был, на наш взгляд, неуспешным (то есть мы собрали там около 800 тысяч), но то обстоятельство, что своим рублем проголосовало 700 человек, было для нас очень важным эмоциональным фактором некоего обязательства перед аудиторией.
Когда ты понимаешь и чувствуешь, что есть аудитория, которая заинтересована, у которой есть мотивация приходить на твой фестиваль – соответственно, у тебя уже нет мотивации его сворачивать. И опять же, когда ты живешь в своей стране и видишь, что происходит вокруг, и с этим в каком-то смысле не вполне согласен, тебе хочется отстаивать позиции фундаментальные, которые для тебя являются принципиальными – отстаивать своей профессией, своим видением на кино, ни жизнь, на мир, создавать пространство. У нас был слоган одного из фестивалей: «Свободное кино для свободного зрителя». Действительно, если для тебя не пустой звук наличие в стране свободного художника и людей, имеющих право свободно, без каких-либо обременений и ограничений коммуницировать с этим свободным искусством, тогда есть смысле бороться, сопротивляться и нести какие-то вполне ощутимые неудобства на этом пути.
Что касается совсем простых вопросов 2014 года. Отказ финансирования совпал с постановкой на капитальный ремонт нашего базового кинотеатра «Художественный», где проходили все «Артдокфесты». Мы переезжали на новую площадку, которая не на Арбате, а на метро «Фрунзенская»: нужно там делать лишнюю пересадку, от метро идти 15 минут, какие-то такие вещи, кинотеатр такой достаточно сложный. То есть были определенные проблемы. У нас даже подсела по статистике аудитория. Если в 2013 году у нас было где-то 25 с лишним тысяч зрителей, то в 2014 году у нас было 23 тысячи, то есть мы где-то 1,5-2 тысячи зрителей потеряли.
В этом году мы, может быть, еще потеряем, потому что метро «Фрунзенская» в этом году будет закрыто. А для зрителя, который отправляется в декабре месяце, вообще выходит из дому, спускается в метрополитен, делает пересадку где-нибудь на «Площади Революции», потом еще по морозцу идет – это все он учитывает. Да еще у нас же билеты платные, у нас билет 200 рублей стоит, и только по билетам. У нас очень ограниченная (я думаю, сидящие в зале знают) аккредитация, потому что мы не можем себе позволить широко аккредитовывать всех желающих, потому что у нас есть обязательства перед кинотеатром по продаже билетов. Но тем не менее мы получаем 23 тысяч зрителей – я считаю, при все при том немалое число.
Мы в 2014 году расширили фестиваль, конкурсную программу. Мы минута в минуту показываем параллельно еще в Петербурге на двух площадках очень хороших – «Англетер» и арт-галерея «Эрарта». И еще с прошлого года делаем такой пролог «Артдокфеста» в Риге, где будем более активно сейчас работать, потому что Рига – это страна другой юрисдикции, отсутствие всех бессмысленных законов, которые в чем-то нас здесь ограничивают. И там мы будем показывать, может быть, какие-то более яркие актуальные вещи, которые будут тем не менее вписываться в нашу программу «Артдокфеста», но просто не показываться в России. То есть уже даже не фестиваль, а я бы сказал – движение работы с аудиториями. И немало приглашений в течение года по стране с показом программы «Артдокфеста» – от трех до десяти картин.
Это, в общем, не отчет. А к чему я это говорю? Я говорю это к тому, что когда есть у зрителя понимание, та самая мотивация, зачем он идет смотреть это кино, когда у него есть доверие к тому, кто это кино представляет – тогда происходит вот этот элемент слияния.

ВЕДУЩИЙ:
– То есть, если кратко, вы смотрите с оптимизмом в отношении своего фестиваля в России? Не о Риге мы сейчас говорим, а в России, в Москве?

МАНСКИЙ В. В.:
– У нас фестиваль пройдет в этом году в Москве, как всегда, в этом году с 9 по 16 декабря. Мы получили частичную финансовую поддержку из негосударственного фонда – Фонда Михаила Прохорова. Мы будем искать деньги в других каких-то институциях, будем вкладывать свои деньги. Мы зависимы от аудитории, то есть те деньги, которые люди платят за билеты, являются для нас очень важной частью фестиваля, потому что это деньги, которые уходят на аренду залов.
Нужно понимать, что даже кинотеатр «Горизонт» – это флагманский кинотеатр большой сети «Формула Кино». И как нам отчиталась «Формула кино», они во время «Артдокфеста» заработали денег больше, чем они обычно в этот период, в это время года зарабатывают на текущем репертуаре голливудских блокбастеров. Потому что у нас зритель приходит с 10 утра до 3 ночи. С 10 утра у нас заполняемость порядка 30-35%. К 5 часам дня – кто был на фестивале, знает, что у нас все залы полные. И зритель от нас уходит где-то в 12. И даже на сеансы после 12 ночи у нас есть какое-то количество людей.
Одним словом, мы, оказавшись в такой жесткой ситуации государственного бойкота, тем не менее занимаемся исключительно вопросами государственного оздоровления общественных каких-то институций, работая с аудиториями. У нас очень много зарубежных гостей и, кстати, много зарубежной прессы, которая внимательно следит. К нам приезжают ведущие телевизионные каналы из Европы, снимают сюжеты. Тем самым, я даже чувствую, что мы в каком-то смысле защищаем честь страны – в том смысле, что доказываем, что еще не полное мракобесие наступило, а еще можно шевелиться. Я считаю, что когда можно шевелиться, нужно шевелиться – и тогда ты растопишь и себя, и эту русскую зиму, которой, к сожалению, накрыло нас всех даже в летние месяцы. Спасибо.

ВЕДУЩИЙ:
– Спасибо большое. Алексей, я бы хотел вам передать слово. Я знаю, что у вас есть собственная позиция, как нужно формировать программу фестиваля. И у вас есть даже несколько критических замечаний, допустим, в адрес фестиваля «Message to Man», с которым работает Сэм. Вы могли бы рассказать? И важно еще, чтобы вы сказали, почему не надо, допустим, финансирование фестивалей, что это как бы только подрывает его мотивацию.

МЕДВЕДЕВ А.:
– Да нет, Сережа, вы как-то передо мной поставили задачи, с которыми я, возможно, не смогу справиться. Немножко о другом собирался говорить.
Мой основной опыт действительно лежит в области проведения международных фестивалей в России и даже иногда в других странах. В общем, я работал и на Московском фестивале в качестве программного директора, и на фестивалях «Зеркало», «Послание к человеку». Сейчас занимаюсь Сахалинским международным кинофестивалем. Что касается критических замечаний по поводу российского фестивального движения – ну что тут говорить? Печально все достаточно обстоит. Поподробнее сейчас объясню, в чем тут, наверное, есть проблема.
Сэм, ты говорил о том, что фестивали не дают какого-то значительного эффекта на прокат того или иного документального фильма. Так они и не будут давать. Эта как бы развилка, к сожалению, уже в России пройдена, в России нет такого варианта. Наше общество очень архаическое по своему мышлению, но в то же время от чего-то хорошего мы отказываемся очень быстро. В России все очень быстро бросили носить наручные часы, как только появились мобильные телефоны. Когда вы бывали в Европе, вы замечали, что там наручные часы носят 90% населения. Почему? Потому что они не отказываются от каких-то хороших культурных традиций.
Вот у нас был прокат – он в одну секунду был уничтожен, мы решили жить в новой реальности. Мы решили, что мы качаем фильмы только из Интернета. Так что, конечно, во многом это проблема общекультурная.
Что касается фестивалей. Да, действительно никакая победа ни на Московском кинофестивале, ни на «Кинотавре», ни где-либо еще никакого прироста аудитории не даст. Что касается, допустим, того же опыта кинофестиваля «Beat» (фестиваля документальных фильмов о музыке и молодежной субкультуре), то у них опыт на самом деле другой. Он не в том, что они являются стартовой площадкой, после которой о фильме напишут. Они сами берут этот фильм, покупают и пытаются его прокатывать. И удачные способы, удачные варианты, удачные случаи у них есть.
Начинали они прокат с фильма «Еще», посвященного группе «АукцЫон» по своей тематике, что было, может быть, не очень коммерчески выгодным опытом, но тем не менее. Продолжили фильмом Натальи Чумаковой о «Гражданской Обороне» – «Здорово и вечно» – на чем они уже сумели что-то заработать. Они сумели – Алена Гончарова и Кирилл Сорокин – вступить в какие-то определенные взаимоотношения с телеканалами, что-то удалось продать на Первый канал (тот же фильм «Еще», насколько я знаю).
В общем, это тот случай, когда фестиваль, скажем так, программно-частный, то есть не то что какой-то губернатор захотел: «Вот я хочу себе фестиваль «Зеркало» или Сахалинский фестиваль, который я возглавляю как программный директор, или Московский кинофестиваль, когда Правительство решило: «Давайте все-таки у нас будет один большой кинофестиваль. Там будет Михалков, там будет пьяный Депардье, и все будут вселиться и радоваться». А это программно-частная инициатива людей, у которых что-то получается. В общем, это, конечно, будет развиваться, это здорово. Но опять-таки в российской ситуации есть несколько проблем, которые нужно четко понимать.
Во-первых, я в свое время в шутку вывел три закона кинофестивального движения. Мне еще потом многие коллеги долго пеняли, что я берусь всех учить. На самом деле не учить, но первый закон фестивального движения звучит очень просто: «Фестиваль – это человек». Вот вы здесь видите два человека-фестиваля за этим столом – это Павел Печенкин и Виталий Манский. Если их не будет, то я не знаю, что будет с фестивалями. А пока они есть, пока они тратят на это огромную часть своей жизни, пока они вкладывают в это свою силу, свою волю, свое понимание, свое видение, эти фестивали продолжаются.
Проблема здесь еще заключается в том, что организация фестиваля должна быть работой full-time, то есть это то, что должно занимать вашу жизнь практически целиком или как минимум в мягком варианте все-таки быть одним из двух главных дел вашей жизни. Опять-таки, какие фестивали у нас отвечают таким условиям? Таких фестивалей, за исключением «Артдокфеста» и «Флаэртианы», у нас практически нет – ни документальных, ни игровых. Опять-таки безоценочно: кто является лицом Московского кинофестиваля? Этого человека нет.

– Михалков.

МЕДВЕДЕВ А.:
– Нет. Никита Михалков не знает, какие фильмы он показывает.

КЛЕБАНОВ С.:
– В этом парадокс. Он лицо, но он…

МЕДВЕДЕВ А.:
– Хорошо, Сэм, но мы поспорим о терминологии чуть позже. Но смысл в том, что фестиваль – это человек. Смысл: не лицо как бренд, не лицо как рекламная какая-то замануха. А «фестиваль как человек» – это человек, который знает, что происходит, и умеет это сделать, умеет это организовать и, повторюсь, делает это одним из главных дел своей жизни.
Для того чтобы сложилась такая ситуация, нужна либо какая-то суперблагоприятная локальная конъюнктура, которая у нас, предположим, была на Сахалине на протяжении двух лет. Потом у губернатора нашли ручку за миллион долларов, и эта конъюнктура исчезла. Вы понимаете, да? Это все безоценочно, просто чтобы вы понимали, по каким законам устроена наша жизнь. Либо, повторюсь, только самоотверженная последовательная круглогодичная деятельность личностей, для которых это является главным идеалом в жизни. Конечно, можно только пожелать таким людям успеха и поблагодарить их за то, что они есть. Все прочие варианты не являются жизнеспособными.
Я буду уже заканчивать. Тут нужно четко смотреть на эти рождающиеся новые тенденции. Появились Кирилл Сорокин и Алена Бочарова, которых никто всерьез толком сначала не воспринимал: вот мальчик и девочка интересуются современной музыкой, что-то там такое. Стали над этим работать – и за три года выросли в какое-то серьезное явление, стали и прокатчиками, научились привлекать деньги и со стороны Фонда Прохорова, и со стороны частных компаний, и со стороны посольств, культурных фондов, которые обеспечивают приезд каких-то важных гостей. Это все суперздорово.
Еще один росток, который мог бы появиться в России и мог бы появиться в Москве, если бы у нас не было такой ситуации с арендной платой, такой централизации, которая является следствием общей централизации нашей жизни, которая приводит к тому, что в Москве содержать некоммерческий кинотеатр (я условно говорю «некоммерческий») – это просто нечто немыслимое.
Сейчас в Берлине, в Кройцберге как грибы растут залы. Сейчас тем более техника становится все более дешевой. Вы можете на каком-то заброшенном складе устроить хорошее качество проекции, поставить туда пару сотен стульев. И там людям показывают киноклассику, на которую права перешли, показывают вторым и третьим экраном уже прошедшие в основном прокате артхаусные фильмы. И это может приносить прибыль, потому что они практически ничего не платят, у них нет каких-то санэпидстанций, которые контролируют, в какие бокалы они наливают пиво для своих зрителей.
Если какие-то послабления и варианты будут проявляться в российской жизни, то появление таких маленьких кинотеатров… Я в своем загородном доме (у меня есть отличная крыша площадью 150 квадратных метров) с моей женой Наташей думаю устраивать летние показы и пиво предлагать. Не знаю, стоит или нет. Давайте изучим такой кейс.
И последний вариант ростков нового – об этом как раз Мартин Блэйни очень много мог бы рассказать. Идет довольно важная дискуссия в Аудиовизуальном комитете Европейского союза, которая буквально о следующем – об изменении принципа покупки-продажи прокатных прав на фильмы авторские, на фильмы документальные и на фильмы короткометражные. В двух словах, о чем идет речь.
В случае с крупными дорогостоящими проектами мы еще, по-видимому, обречены на инерцию – они идут территориально, то есть все равно «Sony Pictures Russia» будет продавать и так далее. Будут дистрибьюторы, которые работают с территориями, которые покупают фильмы на территории.
В том, что касается проектов малобюджетных (а документальное кино, к несчастью или к счастью, частично принадлежит именно к этому сектору), новый аудиовизуальный секретарь Европейского союза лоббирует, ему нравится идея, что продажа должна осуществляться не на территории, а должна быть доступна даже отдельным кинотеатрам.
Условно говоря, если кинотеатр «Центр документального кино» или кинотеатр «Фитиль», или моя гипотетическая крыша хочет показать новый фильм, который был на «Sundance» и мне по какой-то причине интересен и близок, и я готов вложить в его рекламу, распространение среди пары тысяч своих друзей информации для того, чтобы устроить три распроданных сеанса с условной выручкой… Ну, посчитайте. 1000 людей по 5 долларов – у меня наберется, предположим, 5 тысяч долларов, если все хорошо пройдет. И я смогу эти три показа купить напрямую у дистрибьютора… Не у дистрибьютора, а у (…), даже не у местного дистрибьютора. И это будет тоже какая-то жизнеспособная модель, которая может такими локальными ростками как-то пробиваться, что будет приводить к тому, что документальное кино можно будет посмотреть.
Потому что в больших кинотеатрах у нас в московских условиях нереально, если речь не идет, конечно, о каких-то специально финансируемых, созданных на правительственные деньги «Центром документального кино». Или если речь не идет опять-таки о замечательных каких-то частных инициативах (я имею в виду как раз проект «ДОКер»), которые существуют. Но они существуют как бы вне экономики, они тоже существуют, насколько я понимаю, на чистом энтузиазме. А может получиться так, что такие маленькие вещи, как в том же Берлине, будут иметь экономический смысл. Вот все, что я хотел сказать.

ВЕДУЩИЙ:
– Спасибо большое. Сергей Валентинович, мы к вам вернемся. Я хочу слово…

– Зачем возвращаться?

ВЕДУЩИЙ:
– Потому что вы лицо Московского кинофестиваля, документальной программы, поэтому я хотел бы попросить вас рассказать, с какими сложностями вы встречаетесь, если встречаетесь (в смысле, есть ли они у вас). И лично для меня намного интереснее документальная программа Московского кинофестиваля. Я практически не хожу на игровое кино, но игровое кино я люблю.
Но я хотел бы для начала поговорить о проекте «ДОКер», потому что, во-первых, я считаю, что это замечательная инициатива, и я очень рад, что я сам лично к ней имею кое-какое отношение и стараюсь помогать, чем я могу. Расскажи в двух словах, от чего вы оттолкнулись, как у вас закрутился механизм и потом до чего это все дошло.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Я абсолютно согласна со всем, что сказано по поводу частных инициатив. Я тоже очень верю именно в частные инициативы, а не в какие-то систематизированные.
Закрутилось очень легко. Просто зимой 2011 года как-то к нам обратился кинотеатр «Домжур», который в тот момент был отреконструирован, то есть у них был полностью переделан зал. И они искали какой-то киноклуб или какую-то полноценную площадку, которая бы могла приводить зрителя, поскольку, видимо, на тот момент у них зрителей было очень мало. И все это было, естественно, на инициативных началах, на общественных. И просто мы – авторы, операторы, режиссеры, продюсеры документального кино, которые сами нигде и никогда ничего не могли показать, устроить премьеру, то есть это была целая проблема – естественно, схватились за эту возможность и с радостью начали готовить программы.
Мы никак не могли подумать, что это все затянется на четыре года и вообще дорастет до какого-то действительно проекта, поскольку сначала мы вообще не понимали, кто к нам придет и как это все начнется. Но за счет социальных сетей и за счет достаточно ярких наших воззваний к тому, чтобы приходили, люди начали собираться. И в итоге на третий показ, который был устроен в малом зале на 70 человек, туда люди уже просто не влезли. Они топали ногами и всячески говорили: «Как это так? Мы не влезаем». И нам пришлось просто ставить параллельно в холле на телевизоре дубль показа. Так мы пришли в большой зал.
Потом к нам начали опять же через социальные сети присоединяться города, кинотеатры в Красноярске, Ярославле, Музей фотографии в Екатеринбурге, Санкт-Петербург даже, Владикавказ. В общем, началось движение такое, которого мы просто начали сами уже пугаться, потому что на это не хватало сил, мы все-таки работали еще параллельно. И на «ДОКере», естественно, мы никогда ничего не зарабатывали. Но в целом все это вместе дало, конечно же, силы и понимание того, что, по сути дела, зритель-то есть.
Первая проблема, с которой мы столкнулись, была связана с тем, что продюсеры фильмов, если они вообще есть… То есть в большей степени это режиссеры-продюсеры. Но все-таки если продюсеры есть, то это люди, которые почему-то, по какой-то причине крайне не заинтересованы в продвижении своих фильмов. Больше того, иногда продюсеры вообще не хотели их показывать, а хотели режиссеры показывать. Или продюсеры просто могли динамить нас по какой-нибудь причине.
Мы начали с российских фильмов, естественно. У фильмов, как правило, не существовало трейлеров, не существовало постеров – элементарной какой-то информации. Даже аннотации, как правило, были написаны очень криво, ничего не понятно. И мы просто взяли на себя… Мы смотрели на это все как зрители. Мы понимали, что если мы сейчас представим два невнятных абзаца про фильм, то на него никто не придет; или, предположим, какую-то опять же не очень контрастную картину.
Поэтому мы просто из каждого показа… Несмотря на то, что это отдельный показ и зал всего на 100 человек, но мы к этому подходили, как к серьезному делу, то есть мы за две недели готовили постеры, делали трейлеры. Может быть, это звучит наивно, особенно для культового дистрибьюторского кинобизнеса. Для нас, с одной стороны, это была такая игрушечка, но, с другой стороны, нам было важно понимать, как нам самим, может быть, стоит подавать эти фильмы.
В общем, за четыре года нашего существования мы во всех городах (проекты в Москве и так далее) показали уже больше 300 показов и плавным образом дошли до открытия международного фестиваля, который прошел в мае. Естественно, это тоже было все безбюджетно, с вложением наших собственных средств, но нам это было очень интересно. Опять же это был «Домжур», это были полные залы с 12 дня до 10 вечера, мы показали 45 фильмов. И мы не собираемся на этом останавливаться.
Что касается каких-то проблем фестивалей… Скорее не фестивалей, а именно проектов, которые пытаются систематически на протяжении года показывать фильмы. Конечно, этот закон о прокатных удостоверениях нам очень сильно тоже навредил, потому что, я так понимаю, фестивали сейчас уже могут это делать, а мы по закону не можем. И это огромная проблема, потому что мы фактически не можем привозить зарубежное кино, хотя имеем такую возможность.

– Зарубежное кино можем показывать для фестивалей.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Для фестивалей. Но если мы существуем как проект, который показывает круглый год, даже юридически не могут нам… Нет такой нормы, кто мы.

– Извините, просто вставлю. Вот говорил Алексей по поводу того, что кинотеатры могут показывать отдельно. Это может быть проблемой, потому что в России, чтобы получить прокатное, ты должен недель за пять до начала проката сдать уже все в Министерство культуры. Это довольно сложный процесс.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Да, конечно, это проблема. Что касается, кстати говоря, этой системы, про которую говорил Алексей – я с ней хорошо знакома. Действительно, сейчас это очень популярно в Соединенных Штатах, когда ты можешь просто как университет, как киноклуб, как отдельный кинотеатр зайти либо на централизованный сайт, который этим занимается, либо на сайт определенного фильма. И описав, кто ты, что ты, сколько у тебя будет зрителей, готов ли ты предоставить фотоотчет, заказать цифровую копию фильма, в принципе, за очень вменяемые деньги. То есть это действительно система, которая, по-моему, имеет будущее. Но опять же с прокатным удостоверением – непонятно как.
Что касается связи фестивалей, дистрибуции и проката – это вообще такая сложная тема, для нас она вообще какая-то сомнительная. Опять же, я поддерживаю и верю в частные инициативы. Взять пример документального фильма «Чувственная математика»: совместно с «24 DOC» все-таки именно за счет инициативности автора и режиссера этого фильма они провели больше 500 показов по стране. Я абсолютно не знаю цифр, были ли какие-то сборы или нет, но все-таки 500 показов в разных городах России, и популярность, я видела фотографии с этих показов из Новосибирска, Красноярска и так далее – это, по-моему, очень неплохо, учитывая, что за ними не было какой-то огромной корпорации, которая их возила бы по стране.

– Но это же фильм германского производства.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Режиссер, да, живет в Германии.

ВЕДУЩИЙ:
– Я бы хотел бы сейчас, знаешь, к чему вернуться? К успешному, на мой взгляд, старту твоего фестиваля. Ты можешь рассказать о модели этой? Потому сейчас довольно сложно… Хоть фестивалей и немного, но все равно новый запустить – это большая сложность, иногда просто это невозможно. Ты можешь рассказать?

ШАТАЛОВА И. К.:
– Да нет, на самом деле не так все сложно. Наша модель заключалась в том, что нам очень давно хотелось показывать не только российское кино, но и зарубежное, и показывать его в большем объеме, чем раз в месяц. Мы знали, что такое кино есть. Даже элементарно – мы ездим по фестивалям и видим, что есть на одном фестивале что-то удивительное, на другом фестивале удивительное. И мы понимаем, что его не привезут на ММКФ, потому что на ММКФ будут премьеры, скажем так, более глобальных тем и фильмов и до более каких-то частных историй и каких-то экспериментальных форм просто не дойдут.
И мы опять же в тестовом режиме, как и все остальное, как мы запустились в 2011 году с «ДОКером», так же мы с этим фестивалем – объявили сбор заявок на фестиваль «ДОКер» год назад в апреле 2014 года на разных площадках просто, на фестивальных площадках. И описали, кто мы, что мы: «Фестиваль «ДОКер», мы ищем полнометражное документальное кино, у нас нет ограничений по темам», – какие-то такие вещи. И как-то запустили это все, оформили и просто забыли на время.
И потом, где-то через месяц, обнаружили, что там уже несколько сот заявок за счет того, что все ускорилось технологически, не нужно присылать DVD. У людей уже заполнены все эти формы, и они просто рассылают на огромное количество фестивалей, особенно если там нет entry fee. А у нас entry fee не было, то есть сбора за подачу. В общем, за лето мы собрали уже под 1000 этих заявок и просто перепугались, потому что мы почувствовали на себе груз ответственности перед ними всеми. И мы все-таки включили entry fee, потому что надо было как-то ограничивать людей, потому что они продолжали слать. То есть мы частично бюджет собрали на этих сборах.
Затем мы начали отсматривать. Это команда, включая тебя, Сережа. Ты не притворяйся, ты тоже там участвовал.

– Я не открещиваюсь.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Не открещивайся, да. Также ряд режиссеров. И в феврале мы собрали программу, которой мы очень гордились, мы были ею довольны. В декабре мы сходили в Министерство культуры с пакетом документов. Конечно же, мы не столь наивны, то есть мы со всеми там познакомились (мы там были впервые), рассказали о фестивале «ДОКер». Нас похлопали так по плечу и сказали: «Ребята, очень интересно вообще, молодцы. Но вы поймите, в какое время вы пришли – сейчас сокращение бюджета и все прочее. Но мы вам желаем удачи». Ну и все.
И мы просто уже готовились к полноценному фестивалю, переводили фильмы. 45 фильмов этих перевели за счет волонтеров, за счет студентов, которые учатся в разных университетах, изучают язык, им было это интересно. Соответственно, мы не оплачивали дорогу режиссерам. К нам приехали некоторые режиссеры самостоятельно из Австралии, Эстонии, ЮАР.
Это были пять полноценных фестивальных дней, на которые ходили зрители, обсуждались фильмы. Также было жюри для двух программ. Поскольку жюри у нас тоже было международным, оно было частично интерактивным, то есть они смотрели фильмы не в зале. И в итоге мы рады, что жюри, которое состояло… Председателем жюри у нас был Виктор Косаковский, членом жюри был датский специалист по документальному кино Туе Стин Мюллер, также там были продюсеры и операторы. В общем, все они сошлись на том, что для них это была необычная программа, то есть они вообще не видели этих фильмов до этого, хотя постоянно ездят по фестивалям. Для них это было новые фильмы, необычные, и они не могли бы сказать, что какой-то из этих фильмов был бы плохим. В принципе, для нас это тоже важный показатель, что мы как-то в правильную сторону двигаемся.
Это инициатива, которая вышла из низов без каких-либо, я не знаю, этих всех губернаторов, грантов и так далее.

ВЕДУЩИЙ:
– Лично я абсолютно разделяю то, что вы делаете.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Спасибо. Мы будем продолжать.

ВЕДУЩИЙ:
– Отлично. Сергей Валентинович, позвольте вас спросить, как же у вас дело обстоит с вашим фестивалем, потому что вот есть маленький фестиваль «ДОКер», а есть главный фестиваль нашей страны…

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Наверное, вы ждете, что все ужасно?

ВЕДУЩИЙ:
– Нет, наоборот…

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– «Программа ужасная, все плохо». Ну, так приблизительно мы сейчас разговаривали. Во-первых, огромное количество фестивалей по стране документального кино, и они все действующие. Мы, например, пропустили фестиваль «Россия». Это блестящий фестиваль.

ВЕДУЩИЙ:
– Простите, я приглашал, я писал – мне не ответили.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Ну, неважно. Я просто говорю о том, что много хороших фестивалей, и у каждого есть свое лицо. Когда мы с Григорием десять лет назад начинали пробивать программу на Московском фестивале (тогда еще был Давлетьяров, спасибо ему, и Котелевский), они это воспринимали, как шоу, что будет фестиваль документального кино в Москве в рамках Московского кинофестиваля, все уже было забыто, что в Москве будут показывать за деньги что-то в кинотеатрах. Но тем не менее мы сумели убедить тогда. И наша цель была – чтобы просто появился зритель документальный в Москве на фестивале. Тогда, мне кажется, таких больших фестивалей у нас в Москве не было.
Первое, что мы хотели сделать – это показать программу из тех фильмов, которые побеждали в это время на фестивалях. И мы ее сохранили, у нас так и есть, это называется «Свободная мысль». Мы показываем картины, которые получили много призов. Конечно, что-то мы не сумели получить, вкусовые дела, но тем не менее мы стараемся победителей «Sundance», победителей Амстердама, Лейпцига и других фестивалей показывать, чтобы наш зритель смотрел хиты. Это просто была такая задача.
Кроме этого, фестиваль нам поставил определенные рамки: «Если к вам не будут за билетами приходить люди, то мы эту программу закроем». Чтобы вы понимали, в «Октябре» билет стоит в среднем 450 рублей. Нам (не знаю, который год уже) удается собирать зрителей за такую дорогую цену. И зрителей у нас больше, чем на некоторых игровых программах, это факт. Нас держат только потому, что мы коммерчески выгодны для руководства «Октября». Вот Виталий сказал, что у него выгодны коммерчески. И мы тоже выгодны коммерчески.
Это фестиваль класса «А», мы имеем огромное количество ограничений. Например, мы не имеем права делать показ на территории России ни одного фильма, который был бы показан на любом другом фестивале, нам просто это запрещено. Что касается конкурсной программы…

– Извините, не понял, что это означает.

– Это неконкурсная программа?

– Просто люди не понимают, Сережа.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Я говорю то, что нам говорят ежегодно, и мы четко стараемся выполнить эту установку. Это установка руководства фестиваля: мы не имеем права показывать. Вот мы хотели взять фильм Костомарова, а он был показан на «Артдокфесте» – мы не имеем права его взять, это было запрещено. И так далее. Даже были такие случаи, когда человек показывал в клубе, и если он афишировал это где-либо, мы не имели права показывать. У нас такая установка, и мы ее исполняем.
Кроме этого, мы не имеем права делать показ фильма в конкурсе без присутствия либо продюсера, либо режиссера на показе, это запрещено, где бы он ни жил. Должен быть обязательно либо режиссер, в крайнем случае продюсер должен представлять кино на конкурсной программе.
Мы очень долго пробивали конкурсную программу, ей уже пять лет. Нам приходилось писать письма. Так как фестиваль класса «А», мы обязаны были получить разрешение у нескольких фестивальных программных директоров европейских фестивалей. У нас была длительная переписка, Григорий Либергал ее вел. У нас такое двойное лицо, двуглавый орел, так сказать – это Гриша и я. Поэтому лицо, наверное, расплывчатое у фестиваля, но оно стабильное уже десять лет.
Еще что хочу сказать? В данном случае, так это как государственный фестиваль, уберут ли нас завтра, не уберут, слава богу, эта программа должна будет жить. Я думаю, что второй раз, как при Советском Союзе, ее не закроют вообще, надеюсь. И завтра кто-то из молодых просто будет вести эту программу, потому что мы же не вечные. Я далеко не вечный человек, и Григорий тоже, и мы оба понимаем это.
Эта программа, конечно, имеет определенную государственную поддержку. Но сказать, чтобы была какая-то цензура – нет. Ко мне никогда никто не подходил, не обращался. Мы показывали картины такие, как «Завтра», например, и они конкурировали с теми картинами, которые там были. И все было прекрасно, и люди приходили, смотрели.
Скажу еще, что бюджет (я не могу его точно сказать, честно, потому что он внутри большого бюджета) невелик. Просто я знаю, какие бюджеты у других фестивалей. Наша программа недорогая. Я думаю, что она средних масштабов. Люди идут, я доволен. В среднем у нас хорошее количество зрителей, мы из маленького зала перешли в большой. Наверное, благодаря программе появилась и передача на телевидении «Смотрим… Обсуждаем…». Спасибо большое нашему фестивалю, что она появилась. Сейчас, может быть, закроют, потому что финансирование слабое.
Но я не понимаю, почему мы разговариваем о прокате как о фестивальном движении. Фестивальное движение – это хорошо, это правильно и замечательно. И оно бывает разное. Я в Иркутске помогаю ребятам делать. Они без государства (иногда им выделяют 500 тысяч, не всегда, не каждый год), но они делают проект «Человек и Природа» уже, по-моему, 15-й год. Это фестивальное движение, это хорошо.
Я думал, что мы будем говорить о прокате, потому что прокат – это совсем другое. Почему мы не пригласили Гудкову, которая бы нам рассказала о прокате? Ведь это же кинотеатр, созданный специально для нас. Наверное, каждый из нас показывал там картину. Я знаю, что последний раз мы делали показ «Духа в движении», и там за три сеанса мы заработали 45 тысяч рублей. Я не знаю, это хорошо за три сеанса?

– Это очень неплохо.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Да. И я вам хочу сказать… Я знаю, как новосибирские кинотеатры это делают, я знаю, как в Иркутске проходит прокат, я знаю в других местах. Нам давно пора объединить усилия и создать такую же организацию, как создала анимация. Вот анимацию сейчас катают. Иван… Как его? Который ведет программу по «России-24». Простите, я фамилию забыл.

– Кудрявцев.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Кудрявцев. И он создал компанию. Я не знаю, он или кто-то создал компанию, но они катают анимацию и стали зарабатывать деньги. Я думаю, что мы тоже… Я знаю, что автор фильма о Довлатове заработал 40 тысяч долларов в прокате.

– Это сборы или это доля автора? Это box office?

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Сбор. Я знаю, что у него не было такой поддержки, допустим, как «24 DOC» у Еременко. Ведь нельзя говорить, что она прокатала. Там «24 DOC» вложился крепенько. И Оболонкина молодец, она прокатала эту картину, она первой попыталась сделать это. Но заработать – они не заработали. У них получилось так: сколько заработали, столько и реклама.

– 40 тысяч долларов – это с учетом расходов.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Лучше бы его пригласить было, потому что он интересный парень, и он в прокате уже давно.

КЛЕБАНОВ С.:
– Я хотел сказать, что 40 тысяч долларов – это по меркам российского не только документального, а вообще артхаусного проката современного абсолютно история успеха. Но с точки зрения экономики… Это как в старом еврейском анекдоте: «Зато у меня остается бульон от яиц».

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Да. Ну, 20 останется.

КЛЕБАНОВ С.:
– Да, 20 останется, потом надо вычесть все расходы. Просто обеспечение проката требует людей, зарплат.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Можно его спросить. Он нам рассказывал, что 40. Я не понял, 40 – это уже прибыль?

КЛЕБАНОВ С.:
– Нет, я тоже видел. 40 тысяч – по-моему, это был box office. Вот то, о чем я говорил. Просто это говорит вообще о бедственном положении независимого проката в России, не только документального кино.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Я бы хотел, чтобы наши многие картины получали бы 40, я за это.

КЛЕБАНОВ С.:
– Фильм Кирилла Туши «Ходоровский» собрал больше 100 тысяч. Мы, конечно, помогли, потому что его пытались запрещать, была такая мощная…

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– «Ходорковский».

КЛЕБАНОВ С.:
– «Ходорковский». А я что сказал? «Ходоровский»? Ну, я, в принципе, думаю о кино. У меня в голове кино.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– О хорошем, да. Я думаю, что нам надо говорить сейчас. Фестивальное движение разное.

КЛЕБАНОВ С.:
– Мы говорили о том, как фестивальное движение может помочь прокату.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Может, должно помогать. Но, в принципе, прокат и фестивальное движение – это две конкурирующие структуры. Простите, может, я что-то не понимаю…

КЛЕБАНОВ С.:
– Нет, это не совсем конкурирующие. Я дистрибьютор, я купил фильм. Сейчас я могу купить фильм за очень небольшие деньги – грубо говоря, за 3 тысячи долларов. И я буду давать его всем фестивалям, с каждого фестиваля брать fee. Мне будут говорить фестивали: «Сэм, мы такие маленькие, мы такие энтузиасты, у нас денег на фильм». Но я тоже не могу сказать: «Ребята, давайте я вам дам просто так, потому что вы такие маленькие хорошие энтузиасты», – потому что я эти деньги уже заплатил.
Я понимаю то, что о чем говорил Леша. Это пример того, как фестивали становятся прокатом. В общем, это неплохо, это один из способов развития. Они прокатались в Москве, собрали всю московскую публику, а дальше они поехали по регионам и там тоже собирают публику. И мы это тоже делали. Мы делали фестиваль «Кино без границ». Мы показывали и в Волгограде, и даже в городе Волжске. И там собиралось, в общем-то, неплохо народу на эти фильмы.
А когда ты выпускаешь фильм в прокат в каком-нибудь городе достаточно большом, миллионнике, типа Новосибирска или Ростова, ты берешь хороший фильм, который прогремел на всех фестивалях, и количество зрителей за неделю в этих городах считается не сотнями, а десятками – 20, 30, 40 человек за неделю. На фестивалях может быть на одном сеансе 200 человек.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Сэм, можно я договорю, а потом я согласен буду со всем, что вы скажете. Я хочу сказать, что если бы появился человек, который бы хотел прокатывать хорошие и успешные наши картины… Потому что не все картины еще и в прокат пойдут. Надо честным быть: есть фестивальное кино, а есть прокатное кино. Но в России мы уже перестали даже снимать для проката, потому что мы обречены – только фестивальное кино. Мы обреченность чувствуем все – и я сам, и все. Обреченность.
Может быть, если бы появился сильный и мощный человек, такой же подвижник, как ты (ты подвижник блестящий) [обращается к Ирине Шаталовой], и взялся бы за прокат, я думаю, что все мы должны были бы этому человеку помочь, просто чтобы этот человек разогнал телегу. Там не будет больших заработков. И только такие люди, как ты, могли бы относительно сначала не пытаться на нас всех зарабатывать. Я готов поддержать, если появляется такой человек, который будет пытаться это делать. А это сложно, правда, это первоначальная работа. Но я уверен, что этот человек потом будет на самоокупаемости, и он будет очень авторитетным и будет очень важным в нашей команде.
Я странный человек, но я верю в то, что можно сдвигать стены. Наверное, кто-то разбегается и бьет, как Виталий. Я считаю, что их можно двигать методично, по сантиметрам. Я не всегда верю в то, что удар поможет. Он иногда приносит просто кирпич по голове, вот и все.

МАНСКИЙ В. В.:
– Сейчас, полсекунды…

ВЕДУЩИЙ:
– Мы просто вынуждены заканчивать.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Но ответить надо Виталию.

МАНСКИЙ В. В.:
– Дело в том, что ведь Минкульт поддерживает уже второй год прокат российского документального кино через Гильдию. Гильдия собирала комиссию в прошлом году, выбирала 21 фильм, какое-то количество фильмов для этого проката.

– Очко?

МАНСКИЙ В. В.:
– Да, очко и получилось. В этом списке не оказались самые востребованные, самые яркие и самые успешные картины, потому что комиссия изначально шла по пути каких-то компромиссов: «Нужно это включить, это включить». Это все включили, а ребенка выключили, то есть выплеснули вместе с водой.

– Извини, я в Гильдии не состою.

МАНСКИЙ В. В.:
– Нет, я понимаю, я знаю, что ты не состоишь. Вопрос в том, что действительно, если мы хотим что-то делать, мы это делать можем, но для этого нужно, чтобы существовало некое консолидированное сообщество. Оно может состоять из противоположно настроенных людей, но в каком-то общем деле должна быть единая воля. Этой воли нет. У нас нет, в отличие от аниматоров, того самого сообщества. Поэтому нужно самим сначала организоваться, а потом что-то, может быть, и строить. А пока строят за нас, и мы оказываемся в проигрыше, между прочим, все вместе.

КЛЕБАНОВ С.:
– Мне кажется, я уже несколько реплик сказал, поэтому, в общем…

ВЕДУЩИЙ:
– Хорошо. Если нечего добавить, то…

КЛЕБАНОВ С.:
– Если будет, я потом.

МЕДВЕДЕВ А.:
– Я только хотел сказать Сергею, что не имел в виду программу «Свободная мысль», когда говорил об отсутствии лица на Московском фестивале. Как раз только подтверждаю, что те программы, где есть личная составляющая… Опять-таки совершенно безоценочно. Неважно, как я отношусь к вкусу, к отбору. Вот есть Петр Шепотинник, «8 1/2 фильмов» – знаю, потому что этот человек сделал для себя это делом своей жизни. Есть Сергей и Григорий, благодаря которым мы узнали про «Свободную мысль», и на нее пошли люди. Хорошо, что так. Но знаете, сколько программ в прошлом году на Московском фестивале? По-моему, 25 их было, что ли. Вот вы знаете про программу «Женский взрыв» (хотя это неплохая программа)? Конечно, не знаете. Затерялось все это, потому что часто не хватает этого живительного начала.
Отвечаю на вопрос, почему мы говорим про фестивальное движение – потому что нас так пригласили. Мы про что знаем, про то и говорим. Я опять-таки повторю свою мысль. Я вам честно говорю, что я не очень представляю себе систематический прокат в России при существующих киносетях, но профессионально я знаю, как они организовываются.
Если иметь какой-то карт-бланш возможностей, то я себе легко могу представить и в Москве, и в Санкт-Петербурге и фестиваль, как в Локарно, где на площадь приходят 10 тысяч человек и платят по 20 евро за билет, что превышает многократно все мыслимые сборы для артхаусного проекта. А там идут в том числе и документальные фильмы. Фильм «По дороге в школу» – пожалуйста, его смотрят 10 тысяч человек. Допустим, не каждый, но там процентов 90 точно заплатили по 20 евро. Представьте себе. А это документальный фильм про то, как дети идут в школу: кто-то в Африке, кто-то в России, кто-то в Южной Америке.
И я могу себе представить, опять-таки если вложить в это три, пять, десять лет своей жизни, гипотетически какой-нибудь фестиваль в Москве или в Питере, где опять-таки 2,5 тысячи человек смотрят фильм «Прощай, Голливуд», снятый документалистом и девочкой, которая умирает от рака и хочет снять свою смерть. 2,5 тысячи человек сидят, заплатив за билеты, плачут, рыдают, хлопают, разговаривают с режиссером. Вот это я могу представить. Но я не могу понять, как это можно осуществить.
А для того чтобы систематически сделать прокат – это действительно надо, наверное, у кого-то другого спрашивать. Точнее, я почти уверен, что спрашивать практически не у кого. Но спрошу: кто-то в этом зале… Вот вам я передаю микрофон.

– Я разговаривал с Роднянским, и он мне сказал: «Чтобы успешно прошла…» Не только «Левиафан», а и «Елена» прекрасно прошла у них, но они полгода готовили прокат. Полгода люди сидели и работали над этим. И он создал целую команду, которая все подготовила и сделала прокат. Ну, надо посмотреть по цифрам. Они обошли многие наши якобы блокбастеры.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Я предлагаю пойти уже, посмотреть фильм документальный на «Свободную мысль». Мы уже опоздали, наверное.
На самом деле у меня есть реплика, скорее, может быть, даже вопрос к Сергею Валентиновичу. Здесь обсуждалось, как российские фестивали влияют на российский прокат документального кино – уж совсем такая частная и специфическая вещь. У меня вообще есть сомнение, что в принципе большие, крупнейшие фестивали как-то влияют на прокат документального кино в России. Насколько я понимаю, фильм, который вчера был показан в «Свободной мысли» – «Взгляд тишины» – он победитель Венеции, кажется.

– Приз жюри.

ШАТАЛОВА И. К.:
– А, приз жюри. Ну, собственно, один из призеров. Интересно, есть ли какие-то вообще планы на прокат этого фильма? Казалось бы, Венеция и приз жюри. Есть?

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– «24 DOC» покажет.

ШАТАЛОВА И. К.:
– Ну, «24 DOC» – нет сомнений. А насчет проката? Так что если у нас Венеция особо ничего не делает, никаких подвижек в сторону проката, то что может сделать российский фестиваль для дистрибьютора, для проката российского документального кино в России?

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Ты не хочешь это сделать?

ШАТАЛОВА И. К.:
– Я пока не возьмусь.

МИРОШНИЧЕНКО С. В.:
– Надо тех, кто хочет.

ВЕДУЩИЙ:
– Я хочу от себя лично всех поблагодарить, что вы пришли. Мне все-таки кажется, что нам удалось поговорить. Судя по всему, если резюмировать, надо искать человека, как сказал Сергей Валентинович, который хотел бы двигать эту всю тележку, а я бы сказал – целый состав. В общем, спасибо еще раз.