Ольга Привольнова: «Я думала, что нам зарежут видео, мы просто выйдем и скажем, что классно провели время»

Возможно, это такой же побег от реальности, как вот мы сейчас в ресторан пришли, мне нужно убежать от монтажа, потому что легче везде – в хачапурной, на фестивале, нежели за монтажным столом. 

Я отношусь к этому не очень серьезно, например, рассказывая о лабораториях документального кино, я ни разу не написала слово «ученики», разве что в кавычках, потому что мне неловко. Ясное дело, что я не та фигура в документальном кино, чтобы нести в массы не то что знания, но даже и опыт. Но я догадываюсь, не зачем мне это надо (это я еще не до конца рассекретила), а зачем меня стали последнее время так много звать. Мне кажется, потому что я не потеряла веру в то, чему меня научили в школе Марины Разбежкиной. Я до сих пор считаю поступление в школу главным событием в жизни, тогда изменилось все: не часть жизни, а сама жизнь. И у меня получается возвращаться все время к этому проживанию. Потому что я на этой волне угара, азарта, какого-то «чеснока» продолжаю верить, что для меня это единственный способ существования. Пять лет назад я закончила школу, и, видишь, меня еще штырит.

Мне хочется так думать. Трудно формулировать, хочется от пафоса все-таки уйти. Но я и с учениками так же, иначе нет прикола в преподавании, если тебя не несет и ты не заражаешь. В общем, главное, что я могу дать – это заражать. Я верю, если вас без конца штормит, вы и без Разбежкиной обойдетесь, а если у вас что-то в жизни мутно, то вам – к нам. У меня перестало быть гладко и перестало быть мутно, только когда я поняла, что через камеру могу заходить туда, где мне обычно страшно. 

Абсолютно. Когда я говорю, что кинофестивали и зритель для меня – просто приятный бонус, я нисколько не лукавлю. Я на съемках свое кино проживаю, потом пытаюсь на монтаже разрешить себе пережить новую историю. И когда уже столько всего за время съемок и монтажа обретешь, то ничего и не надо больше,- только передать, что обрел, и поставить точку. Сейчас я уже три года монтирую новое кино, хотя я люблю быстро смонтировать на первой энергии съемок, но сейчас не так, и я уже вот-вот должна закончить, закончить, закончить. 

Фильм про больных детей. 4 месяца я снимала, и закончить съемки было невозможно, потому что все герои стали умирать, я общалась с их родителями, ездила на поминки, переписывала им исходники или что-то для них подмонтировала. Последние съемки были на выпускном девочки, у которой сначала не было шансов, но она выжила. А начинала я ее снимать, когда она была в 9 классе. Локально – это онкоцентр на Каширке. И встряла я туда опять-таки благодаря Марине Александровне. 

Она мне написала, что есть такое предложение, и надо хотя бы познакомиться. Я думаю, она понимала, что в такое место нельзя просто зайти, познакомиться и уйти. Там было очень интересно для документалиста. Это не тот случай, когда ты приходишь и находишь кино, а кино находит тебя. Это кино заказали родители девочки, у которой был какой-то совсем неизученный вид саркомы. Они хотели не только кино, а чтобы ты была психотерапевтом, чтобы девочка хотя бы на камеру говорила то, что не может сказать им вслух. Камилле на тот момент 14, и она считает себя блогером и пишет все подробности о своем лечении, даже самые неприятные. У нее в инстаграме резко появились 6-7 тыс. подписчиков, и она придумала, что хочет снять кино про то, какая она видеоблогерша, по своим дневникам в инсте. Родители ее поддержали, денег собрали через краундфандинг, но главной целью было, чтобы рядом с дочерью был человек. 

Да, на тот момент она прошла уже кучу операций, облучений и химиотерапий и не лежала там постоянно, а приходила на очередную химию. Это, конечно, осложняло съемки, и я быстро поняла, что надо расширять историю и географию съемок. У нас были сложные взаимоотношения с окружением девочки, которое не хотело, чтобы я снимала кого-то еще, кроме Камиллы, но в отрыве от реальности и других людей кино невозможно было сделать. В общем, это была длительная притирка. 

Сейчас, когда мы говорим об обучении, я обращаюсь к своему опыту. Например, на «Зеркале» (кинофестиваль в Иваново) была девочка в группе, которая поехала снимать очень колоритную историю: отец живет с дочерью и волком. Она жаловалась, что у нее не устанавливаются отношения с героиней. И я ей рассказала про свой путь сближения с Камиллой, что у нас происходило. Это важно для режиссера – понять, где затык, и принять героя, не расстраиваться, что ты в нем не находишь то, чего хотелось бы.  

С одной стороны, это попытка сбежать. Но с другой – желание хлебнуть разной энергии. Есть шанс, что после пережитого приключения, после того, как ты посмотришь, как ребята ковыряют своих героев, ты и сама увидишь свой материал по-другому. Мы же разных берем людей, в этом году в Свияжске будут инженер завода, геодезист, студент МШНК, все люди разного уровня подготовки, с разными желаниями и видением кинематографа и своего места в нем.

Я все время беру больше. Мне сказали 20, я беру 27 и пытаюсь объяснить, почему. Когда людей больше, часто ребята больше друг другу дают. Вот ты геодезист, а ты музыкальный педагог, и вдруг на второй день между вами случается обмен, очень полезный обмен взглядами на одни и те же вещи. И мне нравится брать кого-то, кто чуть-чуть уже прожжен опытом, чтобы немножко повышать планку. Чтобы не просто хорошо потусить на острове. Когда приходят ребята, уже что-то попробовавшие, и выходят работать на одну и ту же территорию с совсем новенькими, может быть, они быстрее реагируют на реальность и подтверждают работой слова куратора, что можно снять фильм за считанные дни. Не так уж много примеров таких фильмов, конечно, а у них пять дней всего, но если кто-то из бывалых быстро нащупывает и «притаскивает кино», легче поверить, что это возможно. 

Разное. Сейчас в Свияжск они присылали творческую биографию и описание какого-то случая из жизни. На «Зеркало» я предлагала сделать видео-задание, наблюдение одним кадром или смонтировать. Иногда предлагаем прислать свои работы, но так как было уже много лабораторий, стало понятно, что это не показательно и отбирает много времени. Вот присылает кто-то фильм про охоту на 90 минут или о том, как приготовить утиный паштет. Особенно, если работа снята в соавторстве – тогда вообще не понятно, сколько в ней конкретного заявителя. Когда даешь локальную задачу, например, снять наблюдение «Двое» на 7 минут, тогда что-то можно понять. 

Это немного самонадеянно так думать. Но я обращаю внимание на анкеты, они обычно пишут, зачем им самим нужно это обучение, хотя там нет отдельной графы для этого, но они все равно пишут. 

Кто-то пишет, что запутался и не понимает, нужно заниматься кино или нет, студенты творческих ВУЗов, бывает, пишут, что у них целый семестр занятий, посвященных документальному кино, но он не понимает, нужно ли ему туда или нет, кто-то пишет честно, что хочет потусить, побыть в той среде, которая будет его заряжать, а кто-то явно хочет потусить, но пытается это скрыть, припорашивает. Ты пытаешься между строк понять, кто играет, кто притворяется, кто всерьез, но как ты можешь понять? 

Да, выбираем закрыто, отчасти пальцем в небо. Но я себя успокаиваю, что любое соединение разных людей друг с другом в любом случае что-то даст.

Там было больше, плюс я еще выклянчила дополнительных три дня. Прошлогодняя мастерская, как показалось организаторам, прошла прикольно, я обнаглела и попросила еще три дня. 

На «Руднике» третий. Еще на летней школе «Русского репортера», это был один из первых опытов, мы с Диной Бариновой там были, а еще раньше на «Гоголь-фесте» в Киеве. Это был самый первый раз, Разбежкина не могла поехать преподавать и написала  у нас в группе, что, мол, делать. Не знаю, насколько она верила, что кто-то кроме нее сможет. Я пишу: «Марина Александровна, вы кудрявая, я кудрявая, никто и не заметит, обведем киевлян вокруг пальца». Она говорит: «Неплохой признак». Так я и поехала на волне шутки, с Катей Горностай мы там преподавали 1,5 месяца. Правда там не было суперинтенсива, ребята приходили часа на три, а потом гнали по своим делам.

Мне кажется, это не суперкруто, когда люди живут в своем городе и просто приходят. Так же сложно мне было в Калининграде в этом году, на фестивале «Край света. Запад». Калининградцы не прогуливали, но было какое-то ощущение, что у них есть еще какие-то другие дела – у кого сессия, у кого дети, - по степени вкладывания видно это. Когда люди приехали из других мест, все оставили, все отложили, они погружены целиком. Даже слушают по-другому.

(Смеется) Я надеюсь, ты не серьезно это формулируешь. Я, правда, очень робею от этой миссии, никакого курса у меня нет, я исхожу из того, что мы с ребятами можем вместе выполнять какое-то задание. Моего опыта хватает на то, чтобы помочь дебютанту, я могу импульсно реагировать, когда они что-то «несут», когда у них проблема с героем, просто потому, что я все эти стадии проходила. 

В первый день мы все равно рассказываем… я рассказываю о доке, который стал моим. Я не могу вещать в целом о доке, что я про него знаю, не пробовавши? Только про то, что мне интересно, от чего мне не спится. 

Да. 

В Свияжске рассказываю. Все ж едут туда из-за самой  Разбежкиной, а им вдруг Привольнову выдают, Марина Александровна только вдали – на показах или в реке плещется, надо компенсировать,  хотя бы про зону змеи рассказать. В общем первый день выглядит именно так. На прошлом «Зеркале» я придумала еще дать домашку до приезда. И тогда уже в первый день можно смотреть привезенные ими домашние работы. Меня только смущает, что я уже три года нихрена не выпускала никакого фильма, а вещаю, как надо.  И хоть я  догадываюсь, что у учеников на этот счет ко мне претензии нет, но у меня к себе есть – как будто бы не имеешь права. 

Абсолютно. Марина Александровна мне сейчас сказала: «Напиши ученикам, что тебя нет на четыре недели. Никому себя не отдавать! Я вижу, что ты все растрачиваешь, все раздаешь. У тебя хороший материал, все снято, ты все смогла увидеть (мы с ней два рафката уже посмотрели)». И она говорит: «Рановатенько преподавать, давай снимай дальше». И я не считаю, что я выбрала для себя эту историю - преподавание. Это просто случается как приключение. Киев – потому что кудрявые волосы, летняя школа – потому что мне с Динкой [Бариновой] хотелось что-то вместе попробовать. И две недели на Волге бесплатно. 

Ну, на Волге был самый первый опыт, и никто ни о каких деньгах не думал. Сейчас на «Зеркале», на «Край Света. Запад» мне платят, не какие-то огромные деньги, конечно. Хоть я и не считаю себя профессионалом, но все равно думаю, моего опыта достаточно, чтобы быть полезной  дебютантам. На самом деле, работы хватает на таких интенсивах. Например, есть 26 человек, а значит, как минимум 26 вопросов. Даже точней – запросов. Из них 15 человек, как правило, будут плакать, какая тяжкая жизнь и «что тут можно снять, кроме людей, которых можно жалеть». 

Маленькое кино, снятое в процессе обучения.

Да, все там.

Нет, конечно. Принципы у нас школы Разбежкиной. Ты проживаешь с героем его жизнь. И я проживаю всегда и за учеников, и за себя. Ведь если речь не идет о деньгах, то мне хотя бы нужно пережить какой-то кайф от этой работы. Я всегда ввязываюсь, если только мне интересно. В Калининграде у нас была такая локация: на одной улице Левитана дали 900 квартир выпускникам детских домов. Только детдомовские. Немножко военнослужащих и социального жилья, но в основном детдомовские. Мы едем в это гетто – дико сложные условия для начинающих. Я понимаю это. Даже для улицы Левитана это сложно. Там шесть домов, и вдруг выперлись 26 учеников с камерами. Мне было настолько по кайфу, что я на третий день сама стала снимать. Не для того, чтобы дерзко показать, мол, смотрите, вы говорите, что от вас все шарахаются, а я сейчас пойду и сделаю. 

Я говорила: «Вы не ходите, чего ходить, вы сядьте, не надо как туристы. Вот мамочки катают коляски, просто садитесь рядом и зависните». Через какое-то время кто-то говорит вызывающе: «Чо сидим-то?» Подошли острые пацанчики, которые в первый день послали всех моих девочек. Я говорю: «Вам все равно делать нечего, почему бы не поговорить с моими». Они: «Ну а ты-то кто такая?» И они говорят: «Хочешь поговорить, давай к нам в кальянную, что мы тут будем на детской площадке с мамками трындеть, приходи, только малолеток своих не бери». Я на совещании утром Алексея Аграновича (продюсер фестиваля Алексей Агранович) спрашиваю, нет ли у нас какой-нибудь службы безопасности? Леша – крутой, мне очень понравилось с ним работать. Говорит: «Сейчас что-нибудь придумаем». Придумал! Просто были серьезные опасения.. и по поводу учеников, которые все-таки тоже очень хотели со мной на ту встречу, ну и переживания, что я могу подставить фестиваль. И понятно, что это уже другой уровень включения в реальность. Не как раньше.

На первом «Зеркале» мы приезжали, рассосредотачивались по городу. Нужно найти героя такого-то и такого-то. Не клюйте на фактуру. Старайтесь прожить честно день. Задавайте себе вопросы, сидели бы вы с ним рядом, если бы не было камеры. Какие-то такие базовые вещи. Как у Разбежкиной. Проживать, а не наблюдать. Чтобы это был обоюдный процесс, тогда тебе не будет бесконечно мучительно, что ты используешь человека. Испытывай к нему настоящий интерес. Разрядились аккумуляторы на камере, а тебе все равно с ним хорошо – значит, это оно. Хотя когда нападаешь на кого-то крутого, это всегда чувствуешь. 

После четырех или пяти мастерских стало понятно, что мне самой хочется повышать градус этой игры. Поэтому появился Калининград с улицей Левитана. Было стремно. Ребят жестко посылали, им не хотелось снимать, они ничего не хотели узнавать в свои 19-23 года про бывших детдомовцев, хотя мне казалось, что это им должно быть близко.

Одна говорит: «Ну, я, наверное, друга пойду поснимаю, он сейчас в таком же поиске, как и я, мне 20, это такой переломный возраст». Я говорю «иди», а сама думаю: «НИЧЕГО не принесет». НИЧЕГО не принесла. Потому что пошли, классно покурили, потусили с другом.

Да, с каждым я отсматриваю первый рафкат. Не исходники, конечно. Я прошу сложить очень длинную колбасу. На выходе должно быть 8 минут, я прошу сложить минут 25. 

Я учу монтировать. Мы смотрим. Иногда я меняю, говорю, «а давайте смотреть вместе». Даже если мы не успеем к закрытию и не сможем ничего показать, у нас уже такой уровень доверия, что никто нас не проверяет на предмет профпригодности. Важнее сам формат учебы. Если не сложилось кино, мы можем еще больше из этого получить опыта – почему не сложилось. Поэтому с последними двумя группами мы отсматриваем рафкаты вместе. До этого мы смотрели один на один. В Калининграде мы не успели ничего доделать поэтому и защищались трейлером на закрытии, хотя даже по трейлеру было видно, что мы куда-то глубоко копнули и чему-то научились.

Мы это проговариваем на берегу. Причем из 26-ти пять работ показать точно можно, не стыдно. Но как быть с остальными? Они ведь тоже бились со своим героем и с самим собой не меньше. 

По-разному всегда. С последнего «Зеркала» я беру четверых ребят, которые едут с нами на «Рудник». Обычно я не беру тех, кто уже был в лаборатории, хотя процентов 15 хотят продолжать дальше. Сейчас мне показалось, что четверым ребятам важно дальше с их материалам работать. Там снято намного больше, чем можно осмыслить в рамках 10 отведенных дней. 

Они все равно хотят. Мы договорились, что они попробуют и искать, но и материал свой они тоже тащат. И вот на «Зеркале» был большой процент тех, кто хочет дальше и будет пытаться пройти к Разбежкиной в новый набор. А вот с Калининградом у меня не так все просто пока.

Мне Алексей Агранович предложил делать там школу в течение года. Он предлагает вести занятия онлайн, приезжать туда раз в три месяца, привозить тьютеров, и на выходе они должны сделать уже более-менее внятное кино, которое, возможно, будет реально показать на втором фестивале «Край света. Запад», например, в рамках отдельной программы. И так как это не «замес» людей из разных городов, как на «Зеркале», где были ученики из Нижнего Новгорода, Костромы, Рыбинска, Саратова и так далее; или как на «Руднике», где тоже будет «замес», а здесь – чистый Калининград, то где набрать 30 человек из одного города, которые реально хотят снимать док, которые хотят снимать именно такой док, которые готовы не терять линию связи. Как мне им подбрасывать эти дровишки? И тем более мне все-таки важно дровишки еще и в свой костерок бросать. Я говорю Аграновичу: «Леша, давай проговорим, в чем костерок». Потому что если это не про какой-то крутой процесс, в котором только и есть смысл, то будет куча нестыковок и разочарований. Док – это же очень по живому все, и все настолько живое и сиюминутное, что ничего нельзя гарантировать. Гарантия только в том – что это будет мощный опыт для всех. Но будет ли на выходе 30 мощных фильмов…или только 3-4.  Но это круто, что он [Агранович] все понимает и готов к такому эксперименту, это очень по-честному. Я и сама ужасно люблю эксперименты на грани: поднимешь собственную планку – получишь что-то важное, обязательно. Короче, если от меня на фестивалях не требуют выхлопа, показательного результата - это все потому, что мы на берегу проговариваем. Мне просто самой делать вид, что за 8 дней можно снять кино – даже стремно перед коллегами. Но всегда есть 2-3 хороших работы, ну и просто что-то симпатичное. Вот сейчас много симпатичных работ с фабрики. 

Фабрика «Шуйский ситец», производство постельного белья. Это локация, которая была на «Зеркале» в Иванове. Можно было, конечно, выходить в город, но можно и чуть-чуть проволочку подзакрутить. И я говорю: «Давайте на фабрику». Вот случился «Шуйский ситец», и даже были какие-то взаимовыгодные условия, и они подготовили мерч для фестиваля.

Да. И это очень лихо со стороны фабрики. Потому что когда мы пришли и увидели старые ободранные стены и мертвецки уставших людей, мы подумали, как же они пустили нас? И в трейлере 7-ми минутном, который мы показывали на закрытии, было и про геморрой, и про аборты, про мужчину, который умер, а жену к нему не пускали, и ни слова про «ай да шуйский ситец», а они чуть ли не единственные или единственные, кстати, в России перешли на целиком автоматизированное оборудование. То есть вообще не про то. И я шлю этот трейлер генеральному директору, которая в тот момент в Испании, вот-вот закрытие, а она должна посмотреть, внести правки. И все, что она мне пишет – это «уберите там, где за столом видны хлеб и кофе и где у нас ободранная плитка – мы честно обещаем эту плитку в сентябре переложить, мы сами все время думаем об этой плитке». И все. Я, правда, думала, что нам зарежут видео, мы просто выйдем и скажем, что классно провели время (действительно, очень полезно), но ничего не покажем. И когда нам говорят убрать просто еду и плитку. «А вообще мы прорыдались три раза», - говорит генеральный директор, - «И спасибо вам за то, что это настолько про человека». Я думаю: «…, неужели так бывает?» 

Тизер учебного фильма мастерской документального кино фестиваля «Зеркало»